— Да, — подтвердил Билл, — хотя кончилось все тем, что ещедо окончания работы над Договором я начал изучать ваш язык. Потом Флоразахотела, чтобы я добился возвращения ее библиотеки. Это было нелегкое дело, ноона заплатила мне золотом, и на эти деньги я купил себе домик в Палм-Бич.Потом… О боже, в какой-то момент я даже подумывал прибавить к надписи на своейвизитке еще и «Советник при дворе Амбера». Но это была обычная, привычная мнеработа. В принципе, я делал то же самое, чем постоянно занимаюсь здесь. Это мояпрофессия. А твое дело… оно имеет сильный привкус черной магии и скоропостижнойсмерти, который, кстати, все время ощущался при общении с твоим отцом… Знаешь,я не хочу от тебя скрывать, что все это пугает меня просто до жути. Просто незнаю, что тебе посоветовать.

— Ну, черная магия и смерть — это уж моя часть дела, —заметил я. Честно говоря, все это наверняка влияет на мой образ мышления. И оттебя мне нужно, чтобы ты просто взглянул на эту историю под другим углом, нетак, как это делаю я. Возможно, это и вскроет то, чего я не замечаю, но вполнеможешь заметить ты, свежим, да и к тому же профессиональным взглядом. Что я могне оценить, пропустить? Как на твой взгляд?

Он отпил пива, снова раскурил трубку и кивнул.

— Я понял. Что ж, начнем. Этот твой друг — Люк — он откудародом?

— Откуда-то со Среднего Запада. Кажется, он упоминал не тоНебраску, не то Айову или Огайо… Примерно это.

— Кто его отец, чем он занимается?

— Люк никогда не говорил мне о нем.

— Есть у него братья, сестры?

— Не знаю. Он никогда о них не упоминал.

— Тебя это не удивляет? Нечто очень странное — человекникогда не упоминал членов своей семьи и никогда не рассказывал о своем доме завсе восемь лет, что ты его знаешь.

— Нет. Но ведь, в конце концов, и я ему ничего подобного нерассказывал.

— Это неестественно, Мерль. Ты… ты вырос в таком месте, окотором просто не мог рассказать, так? Стало быть, у тебя были серьезныеоснования, чтобы уклониться от таких разговоров. Получается, что и у него тоже.И вообще, когда ты появился здесь, надо думать, какое-то время ты не вполнеориентировался в поведении людей в обществе. Но разве Люк никогда не заставлялтебя задуматься?

— Знаешь, это бывало, конечно, но уважал мою скрытность, и ямог ответить ему только тем же. Можно сказать, что я и он ввели неписанныйзакон — такие вещи вне рамок наших отношений.

— А как ты с ним познакомился?

— Мы оба были первокурсниками… Общие занятия и томуподобное…

— Стало быть, вы оба были в городе приезжими, без друзей, исразу подружились?

— Нет, не так. Сначала мы почти не разговаривали друг сдругом. Я считал его слишком самоуверенным и заносчивым, таким типом, знаешьли, которые ставят себя на десять ступеней выше других. Он мне не нравился, и ячувствовал, что не нравлюсь ему тоже.

— Почему?

— Он думал об мне то же самое.

— А потом вы постепенно поняли, что оба ошибались?

— Нет, наоборот, мы оба были правы. Мы подружились, стараясьдоказать друг другу, что каждый из нас выше другого. Если я делал что-товыдающееся, Люк старался меня превзойти, и наоборот. Постепенно дошло до того,что мы занимались одним видом спорта, назначали свидания одним и тем жедевушкам, пытались превзойти друг друга по оценкам.

— И?

— В какой-то момент, как мне кажется, мы начали друг другауважать. Когда мы оба вышли в финал Олимпиады, что-то в наших отношенияхсдвинулось, мы начали хлопать друг друга по спине, смеяться, решили вместепообедать, разговаривали, а потом Люк сказал, что ему наплевать на Олимпиаду, ая ответил, что мне тоже. Он тогда сказал, что ему просто хотелось доказать мне,что он лучше меня, а теперь ему все равно. Ему кажется, что мы оба достаточнохороши, и он бы на этом, пожалуй, дело и бросил. Я думал в точности так же, акогда сказал об этом, то мы стали друзьями.

— Понимаю, — сказал Билл. — Это неординарный вид дружбы.

Я рассмеялся и сделал хороший глоток пива.

— А как же все остальные?

— Сначала — да, обычно — всегда. Ничего страшного тут нет. Простонаша дружба кажется мне несколько необычной по сравнению с другими случаями.

Я медленно кивнул.

— Возможно, что так.

— И все же — это по-прежнему не имеет смысла. Двое ребятдружат, и оба скрывают друг от друга свое прошлое.

— Пожалуй, ты прав. Но что же это по-твоему может означать?

— Дело не простое. Ведь ты — не обыкновенное человеческоесущество.

— Ну да. И что же?

— Видишь ли, складывается впечатление, что Люк тоже необыкновенный человек.

— Кто же он тогда?

— Это вопрос уже по твоей части в нашем деле.

Я кивнул.

— Кроме того, — продолжал Билл, — меня очень беспокоит однавещь.

— Что именно?

— Да этот парень, Мартинес. Он следил за вами, незаметноподкрался и начал стрелять. Что ему было нужно? Кого он хотел убить? Вас обоих?Или только Люка? Или только тебя?

— Не знаю. Могу только с уверенностью сказать, что потом онстрелял в Люка — ведь Люк бросился на него. А вот в кого был сделан первыйвыстрел…

— Так… Ну, а как ты думаешь, будь он П., или же агентом П.,стал бы он тратить время на разговор с тобой в баре?

— У меня создалось впечатление, что весь этот разговор былтолько предлогом для последнего вопроса — знает ли Люк что-нибудь об Амбере.

— И твоя реакция, а не твой ответ, судя по всему, заставилиего предположить, что он знал.

— Гм-м… Что ж, видимо Люк все-таки что-то знает, судя потому, как он обратился ко мне на тори. Ты считаешь, что этот мартинесразыскивал кого-то из Амбера?

— Возможно… А ты уверен, что Люк не амберит?

— Я никогда не слышал о таком за все время, которое я провелтам после окончания войны, а уж с генеалогией там дело поставлено будь здоров.Меня там буквально пичкали лекциями по этим делам. Хотя мои родственники на тойстороне отличаются куда меньшей любовью к порядку в этих вопросах, чемродственники в Хаосе. Они иной раз даже не могут решить, кто из них старше,потому что некоторые были рождены в различных временных потоках, но во всякомслучае в количественном отношении они весьма дотошны.

— А Хаос? Не могло ли случиться…

Я отрицательно покачал головой.